В. С. Капустин / V. S. Kapoustin

САМООРГАНИЗАЦИЯ ТИШИНЫ

В. С. Капустин

Литературно-синергетическое эссе

Разнообразны формы и способы проявления активности природы и все они обозначаются как самоорганизации. Отсюда активность и популярность синергетики, науки исследующей явления самоорганизации в ситуациях далеких от условий равновесия. Но синергетика, в отличие от кибернетики, имеет дело с формированием структур высокого порядка в открытых нелинейных и неравновесных средах, а значит непременно столкнется с огромным разнообразием форм, механизмов, сценариев самообразований и единого подхода и языка скоро будет недостаточно.

Назовем лишь некоторые известные виды самоорганизации, детальное описание которых в силу их разнообразия единым языком синергетики уже затруднительно.

Самоорганизации как самовоспроизводство.

Самоорганизации как самовосстановление.

Самоорганизации как самоподдерживание параметров гомеостаза.

Самоорганизации как авторегуляции и синхронизации ритмов.

Самоорганизации как самостоятельные смены режимов.

Самоорганизации как самостоятельные смены состояний.

Самоорганизации как самостоятельное формирование структур.

Самоорганизации как саморазвитие, т.е. появление новых качеств в отличие от простого роста.

Все эти виды самоорганизации наблюдаемы, т.е. имеют формы и образы, а значит рационально познаваемы, часто при помощи редукций. Кроме того, все они не только зримы, но обладают и звуком.

С грохотом самоорганизуются геологические пласты, земные рельефы. Как бурный поток турбулентности - потоки машин на скоростных трассах, люди в „час пик” и на митингах, тихо - косяки рыб, шумно - стаи птиц. И вновь как грохот канонады - сход лавины самоорганизованной критичности. И опять - как тихий шелест страниц мягкой эволюционной перемежаемости формируются биоценозы. И снова как извержение вулкана происходит жесткая бифуркация катастрофы складки.

Но есть иное проявление самоорганизации - самоорганизация как появление нового события.

„Событие, утверждает И.Р. Пригожин, есть нечто такое неожиданное, что не может быть предсказано детерминистически. То, что через определённое количество лет Земля окажется в какой-то заранее известной точке своей околосолнечной орбиты, вряд ли можно назвать событием, тогда как рождение Моцарта, бесспорно, стало событием в истории западной музыки” .

Свои основные деяния (события) - САМООРГАНИЗАЦИЯ творит незримо, бесшумно и неожиданно.

В условиях предельного напряжения, крайней неустойчивости, система сжимается, свертывается, как бы „ныряет” в саму себя (в фрактальную бездну своих микромиров) и такое состояние системы внешне фиксируется в форме ее „закритического замедления”, которое прерывается лишь с появлением нового события.

В такие моменты, когда система предоставлена самой себе, когда уже „не работают” недавние регуляторы (прошлое), а новые еще не успевают сформироваться (будущее), система молчалива, внешне неинициативна (иллюзия ее беззащитности часто провоцирует волюнтаризм), и внутренне предельно напряжена, тогда между случайными величинами ее фрактальных уровней и средой возникают корреляции сверх высокого порядка (типа „гугол”, т.е. 10100 и выше). Такие корреляции невозможно наблюдать, анализировать, проверять, а, следовательно, для наличного физического мира они не реализуемы, а значит и не существуют, но именно в этом состоянии система работает над собственным преобразованием, что бы явить миру новое событие-вызов, вновь запускающее остановившееся движение. В этом смысле Райнер Мария Рильке прав:

Пусть наша жизнь – облаков

тающих тени,

все же в основе основ

нет изменений.

Когда система в закритическом замедлении начинает хранить молчание, среда вокруг становится настороженно-напряженной и крайне неопределенной, ибо умолчание есть ничто иное, как еще невысказанная фраза-указатель грядущего хода событий. Ситуация либо гнетущего ожидания угрозы ущерба, либо робкой надежды на счастливый шанс спасения. Именно в такие моменты недеяние становится лучшим деянием, а „утро вечера мудреней”.

Попробуйте неожиданно замолчать в ходе беседы, сразу почувствуете растерянность, напряженность собеседников и только потом начнутся их робкие и неуверенные попытки сориентироваться и самоорганизоваться в новой ситуации. Однако ситуация резко и кардинально изменится после первого вашего слова, прервавшего молчание. Для будущего важно, каким будет это слово.

Примерами закритического замедления являются изменение в продолжительности дня и ночи вблизи точек равноденствия, затишье перед боем, штиль перед бурей, преображение лика перед последним вдохом, минута молчания перед усопшим, пауза перед кульминацией в пьесе, тишина зала перед шквалом аплодисментов, задержка дыхания после выдоха, зависание качелей в предельно верхней точке.

Вероятно, в возникновении СОБЫТИЯ на основе эффекта дальнодействия, малопонятного нам по своим механизмам, участвует вся не знающая времени и необозримая нелинейная „нейросеть мира”. В своем „подполье” система мобилизует потенциальность и „призывает к работе” неизвестные „рациональному подлунному миру” глубинные факторы. Мы часто сталкиваемся в неординарных ситуациях с непостижимым и спасительным эффектом, известным как „парадокс Левенталя”, мгновенным и предельно оптимальным выбором системы из астрономического числа альтернатив, для аналитического анализа которых не хватит и многих световых лет.

Такая неожиданная самоорганизация кардинально меняет вектор развития, задаёт новый событийный ряд и рождает принципиально новую реальность, новую онтологию, новое исчисление, новый язык.

В тишине, когда умолкают внешние шумы, слышны тончайшие звуки мира, неуловимые в мирской суете. В таких паузах рождаются новые смыслы.

Прекрасно „молчаливый голос” системы отражен в поэзии Анны Ахматовой.

... Но в этой бездне шепотов и звонов

Встаёт один, всё победивший звук.

Так вкруг него непоправимо тихо,

Что слышно, как в лесу растёт трава,

Как по земле идёт с котомкой лихо …

Но вот уже послышались слова

И лёгких рифм сигнальные звоночки,

Тогда я начинаю понимать,

И просто продиктованные строчки

Ложатся в белоснежную тетрадь.

Однако есть пауза и паузы. Есть пауза блаженного созерцания того, что сделал славно. Это пауза субботы, раскрывающая благодать. Есть пауза обреченности, когда уже невозможно что-либо исправить. Это пауза горестного молчания. И есть пауза предельного напряжения перед первыми звуками крика-слова, пробуждающего энергию созидания.

Самоорганизация паузы рационально непознаваема, но созерцаема. Китайская культура различает два вида познания: чжиши (логическое знание) и чжихуй (мудрость накопленная молчаливым созерцанием).

Есть сила молчанья. Есть сила такая,

Пред коей все ветры земные смолкают.

Есть сила, воздвигшая все мирозданье.

Могущество Божье есть мощь умолканья.

Конец разногласья. Окончились споры.

Молчание наше есть слово простора,

Есть слово-громада, есть слово-лавина,

Есть слово, собравшее мир воедино,

То слово великого Божьего лада.

Которому слов наших дробных не надо.

Событию, рождаемому в паузе нужно поддаться, подчиниться, принять без борьбы. Проигравший - выигрывает. Победивший - пьет чашу „пирровой победы” до конца своих дней.

Как мелки с жизнью наши споры,

как крупно то, что против нас!

Когда б мы поддались напору

стихии ищущей простору

мы выросли бы во сто раз.

Все, что мы побеждаем - малость,

нас унижает наш успех.

Необычайность, небывалость

зовет борцов совсем не тех.

Так ангел ветхого завета

нашел соперника под стать.

Как арфу он сжимал атлета,

которого любая жила

струною ангелу служила,

чтоб схваткой гимн на нем сыграть.

Кого тот ангел победил,

тот правым, не гордясь собою,

выходит из такого боя

в сознание и расцвете сил.

Не станет он искать побед.

Он ждет, чтоб высшее начало

его все чаще побеждало,

чтобы расти ему в ответ.

Замечательно по поводу возможных роковых следствий победы написал бывший солдат Вермахта Эрих Кестнер в стихотворение „Хвала неудачам”.

Когда бы мы вдруг победили,

Все страны разгромив подряд,

В стране настало б изобилье...

Кретинов, холуёв, солдат.

Тогда б всех мыслящих судили,

И тюрьмы были бы полны...

Когда б мы только победили...

Но, к счастью, мы побеждены.

В России исторически низок потенциал именно такого рода поведения в ситуациях неопределенности закритического замедления. Бороться и искать, найти и не сдаваться, победить и праздновать, не считать потери и не извлекать уроков - составные нашей жизни. „А нам нужна одна победа, одна на всех - мы за ценой не постоим” или „Это есть наш последний и решительный бой”. Мы так бедны и несчастны, потому что социогенетически настроены не на созерцание и толерантность, а на борьбу и выигрыш.

Этимология нашей лексики вновь и вновь возвращает к этому алгоритму жизни. Управлять - не давать „сваливаться влево”, выправлять, править, навязывать волю, осуществлять давление. Ведь слово „правый”, т.е. расположенный противоположно левой стороне, лежащее в основе большинства наших политических и управленческих терминов не имеет праславянских корней как слово „лево”, а есть лишь контаминация (скрещение) слов „прямо” и „ровный”. Близко к этому значению и смысл слова руководство - рукой водить, указывать (типичная поза многих наших памятников). Государство - господарство, господство. Держава - держать, не пускать. Добиваться - бить, добивать, уничтожать. Достигать - стегать, хлестать, пороть и т.д. И очень мало слов с корнем зерцать, созерцать, если только не связывать этот корень со словами презирать, презреть, или понимать созерцание как ротозейство, т.е. напрасную трату времени.

Энергия, растраченная на борьбу, не участвует в созидательности саморазвития.

Путь наш не вьется, как тропки в лесах и потоки

дивным меандром; он - краткость, прямая.

Так лишь машина вершит свой полет

исскуственнокрылый.

Мы ж, как пловцы среди волн, тратим последние силы.

„Пояс Мёбиуса” как метафора самоорганизации и организации, слияния и расхождения сторон и краев, видимого и невидимого, верна только в своей сущности, в действительности же человек как наблюдатель всегда локализован на поверхности своего бытия и умудряется находиться со своим ограниченном пространством только на внешней стороне пояса Мёбиуса, а моменты перехода одного в другое и ее внутренняя, изнаночная сторона, олицетворяющая самоорганизацию, всегда скрыта от его внимания, т.е. как бы жизнь не извивалась лентой Сансары, закрученной в пояс Мебиуса, человек всегда обречен находиться на его внешней стороне, - на поверхности своего локального бытия, он встроен в него, наблюдает его, и только в нем ищет свои смыслы.

Поэтому нелинейная целостность мира им не схватывается, самоорганизация нового события не наблюдается, а нелинейное мышление не возможно в принципе. Оттого явления нелинейности, неравновесности, необратимости артикулируются во всех языках мира как отрицание, как оппозиции наблюдаемой и рационально познаваемой линейности, равновесности, обратимости. Но мы чувствуем, догадываемся о наличии другой невидимой, изнаночной стороне „пояса Мебиуса” жизни, поэтому постоянно сомневаемся в истинности того, что видим, знаем и все время переспрашиваем: А в действительности? А на самом деле? А что вы имеете в виду? Да ну? Неужели? В натуре?

Но это ненаблюдаемое пространство бытия или пространство эпифеноменов не параллельный и даже не виртуальный мир, а более сложное бытие нашего же мира, там та же реальность действий, только они не завершаются, как в мире бытия (феноменов) с достижением ожидаемых результатов, которые всегда есть иллюзия достижения, а продолжают делиться, размножаться каждое мгновение и в каждой точке, разлетаясь в континуумы будущих альтернатив.

Такая система слишком большая по отношению к нашим современным средствам наблюдения и управления. Мы не можем наблюдать ее полностью или выполнять необходимые действия для предсказания ее поведения, поэтому мы мысленно упрощаем ее, игнорируя, а часто и опошляя ее действительную сложность.

Целостность постигается созерцанием в простоте молчания как полнота, слитность видимого и невидимого. Наше любиморитуальное целование произошло от гносеологической расколотости и раздвоенности мышления, от естественного стремления и потребности быть целым. Целовать значит демонстрировать слитность, целостность.

Двуединство - в этом суть природы,

жесткой, сжатой, - все сопряжено.

Гнет и воля, шпоры и свобода.

Снова дали. Двое суть одно.

Отношения поверхности бытия к его внутренней сущности похожи на отношения простого к сложному, текста к контексту, макромира к микромиру. Мы живем в макромире, а не в микромире, но микромир живет в нас, как прошлое и будущее живет в настоящем, даже если настоящее этого не знает. Макромир всегда занят своими проблемами и слеп в отношении микромира, однако все проблемы и заботы макромира есть следствие изменений в структурах микромира.

Мы флуктуациям подвластны

И тем счастливы и несчастны.

Но, проникая в микромир,

В миру большом всяк мал и сир,

Бросаясь в крайности науки,

Мир познаем не зная скуки.

Все - от вселенских катастроф

До столкновения частиц

Нас заставляет падать ниц.

Кто правит миром - Бог,
Судьба, Аттрактор, Случай?

Вопрос велик и без ответа.

Как разрешить весь этот спор?

Разумность мира удивляет.

В миру же глупость подавляет.

И потому столь плох итог.

На протяжении всей истории человечества между его макро и микро мирами всегда был достаточный временной люфт для реагирования и приспособления структур макромира к измененным качествам микромира.

Теперь, в связи с ускорением полета мировой стрелы времени, с изменением динамики социокультурных процессов этот временной зазор исчезает, укорачивая наши прогнозные горизонты. Поэтому сложность контекста человеческого бытия нельзя больше игнорировать, но и рационально познать его мы тоже не в состоянии.

Наблюдаемый макромир познается при помощи логически организованного мышления. Ненаблюдаемый микромир - при помощи интуиции и откровений созерцания.

В логически организованной речи линейного дискурса возникают непреодолимые пределы для понимания контекстуальных различий, без которых немыслима нелинейная целостность. Логика отсекает эти различия и, перекраивая реальность, раскалывает целостность предмета на субъект, предикат и связку, т.е. сводит дело не к соотношению различий, а к отношению частей, но, раздробив целое, она уже не может восстановить утраченное ни какими технологиями сборки.

Поэтому модальность логически организованной речи всегда навязчива и агрессивна, не создает возможности для оппозиции, кроме еще более жестко организованной логичности, а значит, насилует и угнетает оппонента, и ... теряет возможные версии развития.

Проблема свободы диалога частично может решаться применением метафоры как дополнительного проводника смысла, но только частично, ибо логическая речь высокомерна и в отношении метафоры. Под псевдонимом диалогов в научных дискуссиях в основном господствуют монологи, где одни говорят „правильно”, а другие не находят слов для ответа, теряются, сдаются или, наоборот, поддакивают „логическому насильнику”. Итог один - диалог не состоялся, в споре родилась не истина, а временный победитель. Людвиг Витгенштейн (классик логического позитивизма) в „Логико-философском трактате” написал: „Мистики правы, но их правота не может быть высказана, - она противоречит грамматике” , а в последствии искал понимание целого в дзенских парадоксах.

Раздробленность логики снимается в молчаливой фазе созерцания, в тишине поэтического восприятия, абсурдных высказываниях. Как у Тертуллиана, одного из первых христианских богословов – „Верую, ибо абсурдно”.

Созерцающему сознанию система сама раскрывает свои тайны, внимательному наблюдателю она демонстрирует свои намерения и подсказывает способы действия. Как найденный торс Аполлона красноречиво рассказывает, какая была голова, каким огнём горят глаза.

Нам головы не суждено узнать,

в которой яблоки глазные зрели,

но торс, как канделябр, горит доселе

накалом взгляда, убранного вспять,

вовнутрь. Иначе выпуклость груди

не ослепляла нас своею мощью б

от бедер к центру не влеклась на ощупь

улыбка, чтоб к зачатию прийти.

Иначе им бы можно пренебречь –

обрубком под крутым обвалом плеч:

он не мерцал бы шкурою звериной

и не сиял сквозь все свои изломы

звездою, высветив твои глубины

до дна. Ты жить обязан по-иному.

В средневековом кодексе самураев (Бусидо), читаем: „Во времена великой опасности или бедствия достаточно одного слова, чтобы расставить все на свои места. ... Поэтому, прежде чем говорить, нужно сначала хорошенько подумать. Нужно уяснить это раз и навсегда. Здесь важно полностью сосредоточиться и заранее выбрать правильную позицию. Это очень трудно объяснить, поэтому нужно уяснить это сердцем, а не разумом. Если человек не уяснил это сердцем, то объяснять ему бесполезно”.

Интересен опыт Г.П. Щедровицкого, разделившего деятельность на жизне- и мысле- деятельности, где двойственность сохранялась в первом, а целостность представлялась не в словах, а в эмоциональных и алогичных схемах второго. „Великое новое” в щедровицких ОДИ (организационно-деятельных играх) никогда не рождалось вяло, в полутьме, без яркой вспышки, которая и ослепла, и радовала. Такие вспышки проявляются в прорывных формах интуиции, наития, озарения, откровения. Проблема заключалась лишь в поиске адекватного языка трансляции откровения.

По большому счету, история начинается с проявления и признания таких прорывов, но это тоже не подлинное начало истории, а некое следствие предшествующего напряженно-молчаливого состояния.
Молчание взрывается СЛОВОМ. Поэтому „Вначале было слово...”, но ценным бывает только первое слово. Далее пойдут слова-копии, слова-тени, слова-эпигоны, слова-пустышки, мейнстримные слова без смыслов и значений.

В Седьмом письме Платона читаем: „Потому-то всякий, имеющий разум, никогда не осмелится выразить словами то, что является плодом его размышления и особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки”. В ментальной практике древнего и средневекового Китая так же широко применялось высказывание: „Знающий не говорит, говорящий не знает”. Хорошо известна русская поговорка: „Молчание – золото”. Отсюда и тютчевское: „Мысль изречённая есть ложь”". Шекспир утверждал: „Успех острого слова больше зависит от уха слушающего, чем от языка говорящего”.

У Н. Гумилева в стихотворении „Слово” написано:

В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо своё, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города.

...

Мы (ж) ему поставили пределы,

Cкудные пределы естества,

И как пчелы в улье опустелом,

Дурно пахнут мертвые слова.

Мертвыми словами невозможно вести диалог, поэтому и нет диалогов.

Не тот, кто говорит со мной,

Приносит мне благие вести,

А тот, кто словно дух лесной,

Как свет, молчит со мною вместе.

Кто, позванный на тайный пир,

Как чашу разопьёт со мною

Молчание, глубиною в мир,

Молчанье - с сердце глубиною.

Поэзия - не гордый взлёт,

А лишь неловкое старанье,

Всегда неточный перевод

Того бездонного молчанья.

Семантическое пространство России, как и наши книги, к сожалению, на 80-90% состоят из словесного мусора. Когда эта семантическая урна переполняется - она опрокидывается и ... наступает тишина до первого нового слова.
Одна из особенностей нашего стремительного времени, времени мертвых слов, уставшей плоти, краха идеалов либерализма, оголтелой открытости и бессмысленности пафоса борьбы на выигрыш - это требование к историческому повороту, переходу от расширения вовне к внутреннему росту, от захваченности центробежными процессами к созерцанию возможностей внутреннего „Я” для организации последующего центростремительного развития. Важно понять, - не оторвались ли мы в гонке за Глобализацией от своего „Я”, понять каким оно стало теперь и что, оно требует от нас.

Российская культура уже не в состоянии осваивать столь обширные объемы НОВОГО, приручать его, осваивать и устанавливать устойчивость этноса. Подобное в истории России уже случалось, когда приобретенные обширные новые территории или новые нормы, новые слова уже не осваивались культурным потенциалом нации, а выматывали ее материально и морально.

Есть известная доля ангажированности в концепциях открытого общества Карла Поппера, конца истории Френсиса Фукиямы, войны цивилизаций Самюэля Хантингтона, футорошоков Тойнби.

История хотя и безостановочно, но не бессмысленно движется в пространстве бесконечных возможностей итерациями когнитивных карт конкретных людей, причем, коридор блужданий истории не безграничен, а определяется биосоциогенетическими основаниями человеческого рода, среди которых мудрость, толерантность и самореферентность занимают не последние места. Поэтому прав Рильке:

Не дано трансмиссиям ремнями

колесо грядущего вертеть.

Времена толкуют с временами.

Будет скрыто многое и впредь,

чтобы наши завтрашние дали

мы в себе сегодня обретали.

ЛИТЕРАТУРА

Ласло Э. Век бифуркации. Постижение изменяющегося мира / Предисл. И.Пригожина // Путь. 1995. №7.
Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. Т. I. М.: Изд-во "Правда",
1998.
Померанец Г. Распадающаяся Вавилонская башня. / Вестник Европы //.
Том III. 2001.
Рильке Райнер Мария. Лирика. Пер. с нем. М., "Худож. лит.", 1976.
Сорри А.М. (Гуляев А.М.) Стихи-стихия. Стихи: сборник. - М.: Издательство МЭИ, 1995.
Витгенштейн Л. Логико- философский трактат. М., 1958.
Кодекс Бусидо. Хагакурэ. Сокрытое в листве. - М.: Изд-во эксмо, 2004.
Платон. Соч. Т.3. Ч.II. М., 1972.

http://spkurdyumov.narod.ru/SamTish.htm